ограбления магазина: это называлось “надломить ларек” – и якобы именно чтобы избежать наказания, он покинул Гжатск. Беседы с гагаринскими знакомыми показывают, что все эти слухи следует квалифицировать как беспочвенные; во всяком случае, у нас нет ни одного свидетельства, позволяющего всерьез принять эту версию. Если Гагарин в самом деле вынужден был сорваться в Москву, чтобы не угодить под арест, – почему в дальнейшем он не избегал Гжатска и всегда приезжал туда на каникулы? Затем Гагарин уехал в Москву вовсе не “вдруг” – а лишь со второй попытки (об этом ниже). И самое главное – у него были поводы, гораздо более прозаичные, для того чтобы уйти из школы раньше, чем следует.

“Семья Гагарина, потерявшая в войну всё, жила в первые послевоенные годы бедно. Не было ни хорошей обстановки, ни приличной одежды. Отцу с больными ногами приходилось работать плотником. На матери лежал огород и работа по дому. В то время была введена плата за обучение в 8—10-х классах и в высших учебных заведениях. И Юра задумал сам пробивать себе дорогу в жизни” [15]. Толкалин также категорически отрицает “криминальную версию” – не тот характер – и подтверждает, что Гагарин был далеко не единственным из их класса, на кого давили отцы и требовали как можно скорее получать профессиональное образование – рабочую то есть специальность. Сам он склонял Гагарина к тому, чтобы доучиться, – но на того не подействовали дружеские увещевания. “Он увидел: этот ушел, тот ушел, Петров ушел, Васильев, полкласса ушло, я могу перечислить…”

В седьмом классе учатся тринадцатилетние дети, а Юра Гагарин был пятнадцатилетним юношей; возраст, когда способные к самоанализу и ориентированные на большую карьеру молодые люди уже становятся главными героями романов. И если уж не “Красное и черное”, то “Пятнадцатилетнего капитана” Гагарин читал к тому времени наверняка.

Летом 1949-го Гагарины начинают готовить экспедицию на восток – в Москву.

* * *

История гагаринской семьи – хорошая иллюстрация социальных процессов, которые разворачивались в России в ХХ веке – на пути “от фермы к фабрике” [20] или, если угодно, от хлева к космическому кораблю.

Очевидно, что эта семья (ее материнская, матвеевская ветвь) еще в начале ХХ века, раньше многих, уловила “тренд” и попыталась урбанизироваться. Анна Тимофеевна успела получить достаточное образование, чтобы осознать перспективы городской жизни и планирования семьи; поэтому детей у нее будет не 7–9, а всего четверо: по меркам первой трети ХХ века – когда демографическая модель в России была идентична распространенной в слаборазвитых странах Азии и Латинской Америки, где доход на душу населения крайне низок и большинство жителей заняты в сельском хозяйстве, – существенно ниже среднего. Эта семья, таким образом, тоже приняла участие в важнейшем событии российской истории ХХ века [20] – в “демографическом переходе”, который и был главным следствием революции и дальнейшей политики советской власти: массовых инвестиций в образование, прежде всего женщин, формирования урбанистического общества, быстрой индустриализации, быстрого увеличения уровня потребления. Связь между уменьшением количественного состава среднестатистической (крестьянской) семьи в России и способностью Советского государства модернизироваться за счет расширения (высоко)технологического сектора неочевидна, но она есть.

И конечно, история этой семьи – так, как она сложилась, могла сложиться так только в ХХ веке: когда урбанизация и революция поменяли традиционный уклад; когда правительству большевиков, столкнувшемуся с уменьшением своей естественной социальной базы (пролетариата; как в случае с Матвеевым – которые в 1917 году были рабочими, а потом вернулись в деревню) и оставшемуся в политическом вакууме, пришлось придумывать, как “выкуривать” людей из деревни, превращать крестьян в пролетариев – и для этого создавать им сложности, часто за счет террора, дома – и, за счет протекционного ценообразования и практики количественного смягчения, стимулы в городе.

Таким образом, первая ракета, которая потащила Гагарина наверх, – это ракета Большой Истории, позволившая ему преодолеть социальную гравитацию – и вынесшая его далеко-далеко за пределы нормального, “естественного” существования.

С другой стороны, важно, что с первого раза семье не удалось закрепиться в городе: революция, которая в долгосрочной перспективе будет пылесосом “вытягивать” крестьян в города, в этом случае не помогла, но помешала “натурализации”. Следующим тормозящим фактором оказался брак Анны Тимофеевны Матвеевой, которая вышла замуж за Алексея Ивановича Гагарина: тот, видимо, не отличался склонностью к социальной мобильности – и не рвался в город; во всяком случае до войны.

Тут вспоминается соображение Ярослава Голованова о том, что Гагарин на тестах Первого отряда оказывался скорее вторым – но при этом с впечатляющей стабильностью, и одновременно активно демонстрировал, что претендует на первенство. То, что Гагариным удалось урбанизироваться “со второй попытки” – возможно, сберегло Юрия Алексеевича от чересчур раннего “застывания” внутри одной идентичности, дало ему больше возможностей, чем если бы он с самого начала был городским. “Зона Златовласки”, как это называют астрономы: не слишком далеко, не слишком близко от Солнца; когда “в самый раз”.

Экономические, политические, военные турбулентности навели Гагарина на идею, что продолжать укрываться от ураганов в родном углу – неперспективно, и заставили его покинуть известную и понятную ему среду. Осознав, что проект государства превратить клушинские огороды в крупномасштабную социалистическую фабрику по производству продовольствия по разным причинам откладывается, и почувствовав, что государство имело возможность нанимать в городах много работников, Гагарин успешно “самоурбанизировался”.

При этом он не столько был мобилизован государством – как большинство людей вокруг себя, сколько позволил себя мобилизовать, на своих условиях. Гагарин выбрал себе самого перспективного работодателя – государство, а дальше при любой возможности предлагал ему свои услуги.

– Нужна рабочая сила для индустриализации? – Я.

– Нужны операторы для управления сложной военной техникой? – Я.

– Нужны испытатели технологичных машин? – Я.

– Нужны дипломаты для холодной войны нового типа в биполярном мире? – Я.

Это была разумная там и тогда стратегия: тот, кто последовательно шел навстречу и активно предлагал сотрудничество государству, озабоченному экономическим ростом и “догоняющей модернизацией, получал шанс не только выжить, но и достичь долгосрочного успеха”.

Окружение всякий раз навязывало Гагарину понятную, инерционную групповую идентичность – часто комфортную и/или престижную (“физкультурник”, “металлург”, “полярный летчик”, “космонавт Первого отряда”): а он несколько раз за жизнь преодолевал эту “социальную гравитацию”, рано осознав, что идентичности – ситуативны. Многим людям удается освоить приемы мимикрии и осуществить адаптацию – но только некоторые способны раз за разом “избавляться от багажа” в надежде найти себе других “своих” – не ради комфорта, а ради выполнения новой задачи; “перепридумать себя” не ради скорейшего достижения состояния покоя – а, наоборот, чтобы превратиться в новый, другой инструмент деятельности.

* * *

И вот еще что: несмотря на весь трагизм истории этой семьи – на круг, в итоге, им повезло перескочить через самое страшное тридцатилетие – с 1918-го до, условно, 1948-го – без особых потерь, сохранив максимум популяции. Их не раскулачили и не сослали, они умудрились выжить,